«Курильщик ширы» и «Лунный свет» как образы поэтического творчества В. Хлебникова.

Хлебников — не поэт для потребителей.
Его нельзя читать. Хлебников — поэт для производителя.
В. Маяковский

В статье исследуется вопрос влияния наркотических и алкогольных пристрастий Велимира Хлебникова на его литературное творчество. Комментируя стихотворение «Курильщик ширы» (1921), следует отметить, что «шира» — это одно из названий наркотического вещества. Сюжет произведения построен на описании процесса курения и последующего наркотического эффекта:

С устами высохшими досуха
Он тянет сладкий мед,
И с ядом вместо посоха
На берег сонных грез идет.
Внезапное святилище огня,
Бой молота по мягкому и красному железу, —
Исчезло все, лишь сновидений броня
Вооружила разум трезвый<…> (Х., 2001; I. 381).

Согласно данным медицинского сайта http://medicinform.net/narco/narco12.htm , многие наркотики, такие как опиум, морфин, героин, марихуана, гашиш, временно вызывают у человека эффект эйфории, радостного и беззаботного состояния. Лирический герой стихотворения Хлебникова переживает сходные ощущения, возникающие в процессе курения:

Дневных забот морские шумы —
Забыто все, и в дыме сладкой думы
Труд уносился к снам любимым…
Но пленник у цепей железных дыма
Прикован к облачку желаний,
Дорогой сонною идет туда,
Где рай в дыму к себе звал «райю»,
Где вместо народа Адамов-адам<…> (Х., 2001; I. 381).

Мотив сна и «дороги сонной», появляющиеся в данном отрывке, могут быть связаны с усыпляющим и успокаивающим влиянием некоторых наркотических веществ, например, опиума. По данным сайта http://www.karelia.ru/psu/Chairs/Psychiatry/narcom.htm, посвященного проблемам наркомании, наркотический эффект может длиться несколько часов. Так, действие опиума продолжается 10 — 12 часов. Лирический герой Хлебникова сожалеет о прерывании долгих «сонных грез»:

Настанет утро. В ночную щель блеснет заря;
Он снова раб, вернувшийся к трудам,
Но прежний берег снова манит,
В долгу цепей железных долго
Он челн, кругом ночного дыма Волга.

Эффект наркотического и токсического опьянения был хорошо известен Хлебникову. По замечанию доктора Анфимова о поэте, «немного рахитичный, он, в общем, развивался правильно. В детстве почему-то «стал нюхать эфир с удовольствием». В отрочестве у него прошла полоса религиозных мечтаний»1. Костерин так вспоминает о персидском периоде жизни Хлебникова: «Хлебников и Доброковский часто сидели или возлежали в какой-либо чайхане, курили терьяк и пили крепкий чай»2. Обращает на себя внимание наречие «часто». В переводе с персидского языка «терьяк» означает опиум, сильнодействующий наркотик. Частое курение опиума могло отразиться на особенностях образной системы некоторых стихотворений персидского периода.

Стихи 1921г. отличаются особой описательностью. Поэт фиксирует каждое свое действие, каждое увиденное явление, мельчайшие детали происходящего («Кавэ-Кузнец», «Э-э! Ы-ым!», «Пасха в Энзели», «Ручей с холодною водой<…>» и др.). При этом выводы и обобщения не так часто встречаются в стихотворениях весны-лета 1921г. М.Б. Ямпольский в работе «О близком» (2001) исследует особенности наркотического видения мира, отраженного в литературе. Ученый вспоминает слова лорда Чэндоса, героя Гуго фон Гофмансталя, находящегося в состоянии наркотического опьянения: «Мой ум заставлял меня рассматривать всякий предмет, о ка­ком заходила речь в таких разговорах, в чудовищных подробностях; подобно тому, как однажды я увидал через увеличительное стекло кусочек кожи на своем мизинце, похожий на покрытую бороздами и рытвинами пашню, так теперь выходило у меня с людьми и их поступками. Мой взор уж не мог упрощать их, как велит нам привычка<…>»3. Подобно герою Гофмансталя, поэт в стихотворениях персидского периода рассматривает всякий предмет, словно через увеличительное стекло. В стихотворении «Кавэ-кузнец» (май 1921) внимание концентрируется на рабочем инструменте кузнеца, описанию которых посвящается большая часть произведения:

Клещи, зрачками, оловянные,
Сквозь сумрак проблистав,
Как воль других устав.
Они, как полумесяц, блестят на небеси,
Змеей из серы вынырнув удушливого чада,
Купают в красном пламени заплаканное чадо
И сквозь чертеж неясной морды
Блеснут порой очами черта<…> (Х., 2001; I. 304).

В стихотворении «С утробой медною…» в центре описания оказывается чернильница в форме верблюда, стоящая на письменном столе:

Проносишь равенство, как вьюк,
Несешься вскачь, остановивши время
Над самой пропастью письменного стола,
Где страшно заглянуть, —
Чтоб звон чернильных струй,
Чей водопровод — Дыхание песчаных вьюг,
Дал равенство костру
И умному огню в глазах
Холодного отца чернильных рек<…>
Ты, мясо медное с сухою кожей
В узорном чучеле веселых жен,
По скатерти стола задумчивый прохожий, —
Ты тенью странной окружен<…>
Шагай
Через пустыню Азии,
Где блещет призрак Аза,
Звоном зовет сухие рассудки<…>((Х., 2001; I. 309).

Специфика образности в стихах персидского периода заключается в том, что лирический герой Хлебникова разрушает барьер между субъектом и объектом изображения и конструирует описания, как бы вживаясь в роль самих предметов. Вследствие этого перевоплощения окружающее пространство безгранично расширяется, превращая стол в бескрайнюю пустыню, а чернила в чернильные реки. Так, согласно Х. Клюверу, исследовавшему эффект наркотиков на сознание человека, «предметы, обыкновенно видимые в двух измерениях, могут показаться потребителю мескалина трехмерными. Трехмерные объекты могут обрести еще большую объемность, чем обычно. <…> Газеты, картинки, полы могут выглядеть как рельефные карты; мебель или дома могут показаться более массивными». С. Кржижановский, находясь под действием наркотического опьянения, описывает облик письма с точки зрения микроскопического человечка, шагающего по его поверхности: «Я <…> смело ступил на белый квадрат. В ту же секунду огромные черные знаки, выползая друг из друга, с тонким скрипом ерзая по синим дорожкам бумаги, задвигались мне навстречу. Я вовремя успел отскочить в сторону и, когда знаки пронеслись со скоростью экспресса вдоль синей рел­ьсы, продолжал путь вдоль обочины еще не просохших чер­нильных разводов…»»4. Данное описание имеет сходство с поэтическим текстом Хлебникова «С утробой медною…»:

В пустынях белых с шелестом сухих бумаг,

Письменного стола
Колючей мысли вьюк несешь —
Кузнец случайно ли забыл дать удила? —
Туда, где звон чернильных струй,
На берега озер черниловодных (Х., 2001; I. 308).

Подобно героям, переживающим наркотические грезы, поэт наделен особым стереоскопическим зрением, благодаря которому двухмерные объекты выглядят трехмерными, фигуры кажутся гиперобъемными, а отдельные мелкие детали представлены сверхкрупным планом. Гиперболизация характерна для образной системы стихотворений Хлебникова персидского периода:

Где плавают красные до огня
Золотые рыбы и отразились плодовые деревья
Ручным бесконечным стадом<…>
(«Пасха в Энзели», 1921)(Х., 2001; I. 308).

В принципе акцентирование отдельных деталей и утрированное изображение действительности не являются чертами, специфичными лишь для наркотического видения. Но в произведениях, написанных под воздействием опиатов или гашиша, эти приемы прослеживаются повсеместно. Согласно М. Ямпольскому, наркотическое восприятие человеческих лиц и тел представляет особый интерес: «Лица, по существу, утрачивают фигуративность, превращаясь в сплошной рельефный фон, в некую неорганическую материю, покрытую трещинами и складками<…>В целом для наркотических видений характерна чрезвычайная орнаментальность, основанная на взаимном переплетении линий. Человеческое лицо полностью уподобляется занавеси, состоящей из одних складок. Тело исчезает в мерцании линий<…>»5. Каждый элемент объекта наблюдатель рассматривает, словно под увеличительным стеклом, но не в силах соединить все фрагменты в единую картину. Данная характеристика могла бы относиться и к текстам Хлебникова:

Братья и сестры, сильные хохотом, все великаны,
С рассыпчатой кожей,
Рыхлой муки казались мешками<…>
(«Бурлюк», 1921) (Х., 2001; I. 360).

Или:

Рыча подвалами лица,
Идете<…>
Широк стежок
Рогожным шилом
Собранья дыр — тулупа вашего,
И четок каждый шов:
Гнездо для грязи и для гнид
(«Прачка»,1921) (Х., 2001; I. 334).

Наркотические образы прослеживаются и в творениях более раннего периода творчества Хлебникова:

Весна рыбачкою одета<…>
Где кольца чистых сновидений.
Вспорхни, сосед, и будь готов
Нести за ней охапки света
И цепи дыма и цветов.
И своего я потоки,
Моря свежего взволнованней,
Ты размечешь на востоке
И посмотришь очарованней<…>
(«Поэт», 1919) (Х., 2006; III. 197).

Образы сна и дыма соответствуют образам стихотворения «Курильщик ширы». Как упоминалось ранее, опиатам свойственно оказывать усыпляющее воздействие на человека и внушать чувство умиротворения и радости. Цветы в данном отрывке так же появляются неслучайно. Опиум производится из высушенного на солнце млечного сока, добываемого из недозрелых коробочек опийного мака (Papaver somniferum). В данном контексте следует анализировать текст «Каменной бабы» (1919):

Люблю и млечных жен и этих,
Что не торопятся цвести.
И это я забился в сетях
На сетке Млечного Пути<…> (Х., 2006; III. 193).

В Европу опиум был впервые завезен с Востока. В конце XIX — начале XX вв. Маньчжурия, Персия и другие восточные страны оставались основными центрами выращивания и производства наркотиков. Поэтому наркотические образы в поэзии Хлебникова, как правило, возникают на фоне мотивов Востока:

А другой придет навстречу,
Он устал, как весь Восток,
И в руке его замечу
Красный сорванный цветок
(«Ночи запах…», 1921) (Х., 2001; I. 310).

Образ красного цветка можно трактовать по-разному: и в качестве аллюзии к рассказу В.М.Гаршина «Красный цветок» (1883), и как символ красного знамени. Но так же уместно вспомнить и о красных цветках мака, поскольку цветочная тематика встречается повсеместно в стихах персидского периода и сочетается с другими наркотическими образами. Подобная ситуация разворачивается и в стихотворении «Полужелезная изба…» (1919), первоначальное название которого — «Гаршин». Мотивы рассказа Гаршина «Красный цветок» в тексте Хлебникова постепенно преобразуются в символы красной и белой армии. В произведении поэта фигурирует образ не только красного, но и белого цветка. В свете опиумной тематики открывается и третий символический пласт хлебниковского творения. Ведь опиаты производятся из млечного сока красных и белых цветков мака. Показательно, что описание красного цветка в «Гаршине» отделяется от изображения белого цветка фрагментом, посвященным беседе героев, которая начинается с предложения покурить. Если рассматривать произведение Хлебникова через призму рассказа Гаршина, то тема наркотиков, в частности опиатов, остается актуальной. Ведь главному герою рассказа, подобно его автору В.М. Гаршину, проводившему время в психиатрической лечебнице, неоднократно вкалывают дозу морфия (наркотик, относящийся к группе опиатов). Кроме того, сам Хлебников писал свое произведение, находясь в психиатрической больнице. В первой половине ХХ в. морфий продолжал активно применяться для лечения пациентов в подобных заведениях.

Есть основания полагать, что Хлебников был хорошо знаком с действием опиатов задолго до поездки в Персию. С одной стороны, как известно, в начале XX в. наркотики были широко распространены в литературной и художественной среде. Папиросы, набитые гашишем или опиумом, не были редкостью в России. Хлебников слыл заядлым курильщиком папирос. Хотя четких документальных свидетельств о ранних опиумных пристрастиях поэта не обнаружено, наркотические мотивы прослеживаются и в раннем творчестве ( «Огнивом-сечивом»1908г., «Крымское»1908г.):

Огнивом-сечивом высек я мир,
И зыбку-улыбку к устам я поднес,
И куревом-маревом дол озарил,
И сладкую дымность о бывшем вознес.
(«Огнивом-сечивом…»1908) (Тв. 45)

С другой стороны, существуют более весомые доказательства наркотического опыта Хлебникова до 1921 г. По воспоминаниям доктора В.Я.Анфимова, после перенесенного воспаления легких в возрасте 24 лет поэт страдал бронхиальной астмой6. Астма — болезнь, требующая длительного лечения. Такое заболевание может годами причинять человеку страдания. В первой половине ХХ века для лечения астмы, точнее, для уменьшения раздражения при кашле, морфий использовался повсеместно. По замечанию Томаса Де Квинси, автора «Исповеди англичанина, любителя опиума» (1822), за все годы употребления опиума он ни разу не простудился и даже не кашлял. Такой опиат, как морфий, и в ХХ в. принимали больные не только астмой, но и пневмонией, и другими заболеваниями дыхательных путей. Скорее всего, пациент Хлебников не был исключением. Этим объясняется появление наркотических образов в стихотворениях поэта разных периодов творчества.

По воспоминаниям Де Квинси, мимолетное впечатление дня у любителя опиума способно превратиться в навязчивую идею, которая будет в снах и наяву преследовать его на протяжении многих дней и месяцев. Так, встреча автора с малайцем повлекла рождение целой гаммы эмоций, переживаний и снов: «На меня глазели, на меня гикали, ухмылялись и надо мною глумились обезьяны, попугаи, какаду. Я вбегал в пагоды, где на века застывал то на вершине их, то в потайных комнатах; я был идолом, я был жрецом, мне поклонялись, и меня же приносили в жертву. Я бежал от гнева Брахмы сквозь все леса Азии, Вишну ненавидел меня, Шива подстерегал меня. Неожиданно я встречался с Исидой и Осирисом, и те говорили мне, что я совершил деяние, от которого трепещут ибисы и крокодилы. На тысячу лет был я погребен в каменных саркофагах, вместе с мумиями и сфинксами, в узких коридорах, в сердце вековечных пирамид<…>»7. Герой оказывается не просто вовлечен в события древних мифов, но он становится главным участником истории мировой культуры. Именно от него зависит судьба Земли. Герой «на равных» общается с великими и могущественными божествами. Подобное смешение божественных имен всевозможных стран и народов характерно и для произведений Хлебникова. Лирическому «Я» поэта свойственно ощущение собственной божественной сущности и внутренней нерасторжимой связи с богами разных религий. Для любителя опиума такое самоопределение формируется под влиянием чувства душевного взлета, небесной гармонии и постижения высших законов бытия. В своем произведении Де Квинси сравнивает воздействие на человека алкоголя и опиума. По его мнению, если употребление вина часто приводит к помутнению рассудка, то опиофаг полагает, что божественное начало в его душе преобладает, а его нравственные чувства пребывают в состоянии безоблачной ясности, осиянной светом величественного разума. По Де Квинси, употребление опиума будто бы позволяет человеку проникнуть в тайны вселенной, недостижимые людьми, пребывающими в нормальном состоянии. Видимо, отсюда следует ощущение собственной богоизбранности. Подобные чувства испытывает и лирический герой Хлебникова.

В сознании наркомана границы между сном и явью размыты. Мотивы сновидений нередко перекочевывают в грезы наяву, а мимолетные впечатления дня превращаются в навязчивые образы ночных кошмаров на многие месяцы. С этой точки зрения любопытен текст «Пасхи в Энзели» (1921). Лирический герой Хлебникова вспоминает рассказы «О сумасшедших водолазах» «под небом испуганных глаз» (Х., 2001; I. 307). Образ сумасшедших водолазов появляется в стихотворении «Судьба закрыла…» 1921 г.:

Увы! Маша, на полках шаря
Громадным кулачищем,
И водолазы стеклами созвездий,
Что ищем мы?
С подушки к небу подымаясь,
И пальцем согнутым хвоста
Цепляясь в земной шар,
И броненосным телом извиваясь,
В ночном бреду,
В небесной тяге
Ночною бездной нас манила<…> (Х., 2001; I. 319).

В описании данного сновидения присутствуют другие образы, навеянные наркотическими переживаниями. Так, изображение согнутых хвостов персонажей стихотворения напоминает рисунок больного полинаркоманией8, созданный под воздействием зрительной галлюцинации9:

Рисунок полинаркомана

Исследователи наркотического воздействия на сознание человека (Де Квинси, М. Ямпольский) отмечают, что для опиофага характерно осознание неимоверного растяжения не только пространства, но и времени: «<…>порою мне казалось, что в единую ночь жил я до семидесяти, а то и до ста лет; более того, иногда у меня было чувство, будто за это время миновало тысячелетие или, во всяком случае, срок за пределами человеческого опыта<…>»10. По словам Де Квинси, именно власть над временем — наиболее действенное из свойств опиума: «Время становится бесконечно податливым, растягиваясь до неизмеримо громадных величин, исчезающих в беспредельности; и по пробуждении кажется нелепым соотносить пережитое с понятиями, соразмерными с жизнью человека. Как обитателям созвездий мерами длины служат диаметры орбит Земли или Юпитера, так и при указании действительного времени, прожитого за иные сны, определять его продолжительность жизнями поколений — смехотворно, исчислять его тысячелетиями — тоже, мерить его зонами, если бы под зонами разумелось нечто более или менее определенное, в равной степени бессмысленно»11. Подобное восприятие времени свойственно и Велимиру Хлебникову. Поэт убежден в собственной власти над законами времени и смерти. Свою жизнь Хлебников мыслит не в человеческих категориях. Его будущее — это бессмертие. Его прошлое — это собрание великих судеб древности, Средневековья, эпохи Возрождения и Нового времени. Поэт искренне верит в свою божественную миссию на Земле.

Человеку, находящемуся в состоянии наркотического опьянения, присуща особенная звуковая чуткость. Наркоман утрачивает способность последовательно мыслить и связно из­лагать. Эта «дизлексия» объясняется тем, что «абстрактные сло­ва, какими неизбежно пользуется человек, высказывая то или иное суждение, у меня на языке распадались, как под ногой рассыпа­ются перестоялые грибы»12. При этом «все в этих словах казалось мне недоказуемым, натянутым, легковесным до крайности»13. Словесная ткань распадается «на части, эти части — снова на части, и никакое по­нятие не могло скрепить их. Вокруг меня было море отдель­ных слов, они сворачивались в студенистые комочки глаз, упорно глядевших на меня, а я вглядывался в них: они были как воронки водоворота, глядя в которые ощущаешь дурно­ту, а они все кружатся и кружатся, и за ними пустота»14. Де Квинси также упоминает о творении изысканных духовных удовольствий из сырого материала звуков. Таким образом, в сознании наркомана звуковая оболочка слова существует отдельно от его значения и поэтому легко распадается на части, которые опьяненный разум может соединять и изменять в произвольном порядке. Не этим ли отчасти обусловлены особенности поэтического словотворчества Хлебникова:

Этавлем шишаков
В этотах берегов блестит зарей
Нетот прибой стучал в бока
И палуба этела мечевой,
Чернели Волги нетежи
И ножведей молчала шайка<…>
(«Это парус рекача<…>»,1921) (Х., 2001; I. 365).

По материалам доктора В.Я. Анфимова, поэт признался ему, что ранее был пристрастен к алкоголю. Наряду с наркотическими мотивами, в творениях Хлебникова нередко встречаются образы «синей водки», спиртного напитка, известного в России, как самогон:

Великий Тополь
Ударом рога
Ударит о поле
Волною синей водки
(«Весеннего Корана<…>»,1919) (Х., 2001; I. 252).

Образ огненного напитка часто провоцирует появление темы безумия и сумасшествия в стихах Хлебникова. Алкоголь ведет к помутнению разума:

Напитка огненной смолой
Я развеселил суровый чай,
И Лиля разуму «долой»
Провозглашает невзначай<…>
(«Случай», 1919)(Х., 2001; I. 252).

Любопытно замечание Де Квинси о свойствах алкоголя. По его мнению, спиртные напитки, в отличие от опия, обычно повреждают рассудок. Но в некоторых случаях вино хорошо влияет на мозг, проясняя сознание и увеличивая его возможности. Подобное «прояснение сознания» после употребления «голубого вина» наблюдается у лирического героя хлебниковского стихотворения «Лунный свет» (1919г.):

Чураясь дня чаруй
чарой голубого вина меня<…>
Мои шаги,
шаги смертного — ряд волн.
Я купаю смертные волосы
мои в голубой влаге твоего
тихого водопада и вдруг восклицаю,
разрушаю чары: площадь,
описанная прямой, соединяющей
солнце и землю, в 317 дней,
равна площади прямоугольника<…>
(«Лунный свет» 1919) (Х., 2001; I. 259).

На английском наречии выражение «лунный свет» звучит как «moon light». Разговорный вариант «moon light» переводится на русский язык как «самогон». Вероятно, этим объясняется столь неожиданное название для данного стихотворения.

1 Анфимов В.Я. К вопросу о психопатологии творчества: В. Хлебников в 1919 году. // Труды 3-й Краснодарской клинической городской больницы. Вып. 1. Краснодар, 1935. С. 66-73.

2 Костерин А. Русские дервиши. М., 1966. №9. С. 216 — 221.

3 Гофмансталь Гуго фон. Избранное. M.: Искусство, 1995. С. 523.

4 Кржижановский С. Возвращение Мюнхгаузена. Л.: Художественная литература, 1990. С. 188.

5 Ямпольский М. О близком. М.: НЛО, 2001. С. 84.

6 Анфимов В.Я. К вопросу о психопатологии творчества: В. Хлебников в 1919 году. С. 66 — 73.

7 Де Квинси Т. Исповедь англичанина, любителя опиума // http://www.vbooks.ru

8 Больной полинаркоманией — это наркоман, увлекающийся потреблением нескольких видов наркотиков: в данном случае эфира, опиума, гашиша и кокаина.

9 www.psychology-online.net

10 Де Квинси Т. Исповедь англичанина, любителя опиума // http://www.vbooks.ru

11 Де Квинси Т. Исповедь англичанина, любителя опиума // http://www.vbooks.ru

12 Гофмансталь Гуго фон. Избранное. С. 522.

13 Там же. С. 523.

14 Гофмансталь Гуго фон. Избранное. С. 523.

Оставьте свой комментарий

Войдите, чтобы получить возможность комментировать статьи.